У каждого из нас есть грехи, в которых нам не хочется признаваться на
исповеди. Если даже говорим о них, то обтекаемо, смущаясь, с робкой
надеждой на то, что «пронесет» и священник допытываться не станет. Есть и
такие грехи, в которых боимся признаться даже самим себе — куда легче,
да и привычней во всем винить других или обстоятельства. И все же до тех
пор, пока мы не увидим, пока не назовем по имени свои «мелкие
злодейства», будем рабски идти на поводу у них.
«Про это»
Пожалуй, труднее всего благочестивому человеку признаваться в том, что
он бессилен перед собственной похотью. Может, и хотел бы от нее
избавиться, а вот как — не знает. В притче Клайва Льюиса «Расторжение
брака» есть персонаж с говорящей ящеркой на плече. То, что она ему
нашептывает, очень похоже на вожделение. Ящерка хозяину порядком
надоела, и все же он никак не решится ее убить. Так бывает часто:
человека что-то тяготит, он очень хочет в этом признаться, но боится,
что, поняв, какой груз на него давит, назвав его по имени, вынужден
будет от него избавляться, а к таким подвигам он не готов. Поэтому
изворачивается, как может, чтобы вроде как исповедаться, но «про это» —
ни слова. Как-то одна из моих прихожанок (я служил в обычной приходской
церкви) пришла на исповедь с тем, что соврала родителям. Я стал
расспрашивать подробнее, и выяснилось, что она уже давно скрывает от них
роман с женатым мужчиной. Разорвать эту связь девушка была не в силах и
потому предпочитала молчать о ней даже в исповедальне.
Что в таких случаях делать священнику? Быть повнимательнее и помудрее,
чтобы не огорошить человека требованием «немедленно изменить поведение»,
не объяснив при этом, зачем и как это возможно.
Есть еще одна причина, по которой многие предпочитают умалчивать «об
этих делах». Немало людей и в самом деле полагают, будто в беспорядочных
связях нет ничего дурного. Происходит это, думаю, не в последнюю
очередь из-за того, что общество считает их чем-то вполне допустимым,
едва ли не само собой разумеющимся. Куда суровее оно относится к разного
рода нарушениям закона, к посягательствам на чужую собственность, а тем
более – на имущество работодателя. Поэтому в махинациях, в компьютерном
воровстве, в жульничестве, некрасивых или нечестных поступках
современный человек исповедуется гораздо чаще, чем в «грехах плоти». В
конце концов, ящерка, о которой рассказывает Льюис, побежденная
пламенным ангелом, превратилась в дивного серебристо-белого коня «с
золотыми копытами и золотой гривой», человек вскочил на коня, и «они...
пронеслись сверкающей звездой до самых гор». Здесь – соль притчи о
похоти: если человеку бережно помочь, он способен очистить, освободить
свои желания и обрести крылья. Другое дело, способен ли священник
создать такую духовную атмосферу, в которой была бы возможна подобная
перемена.
Зависть
В ней исповедуются еще реже, чем в «плотских грехах», да что там, ее
почти не замечают, хотя, пожалуй, нет другого порока, который так
коварно отравлял бы наши отношения с другими людьми. Если кто и винит
себя на исповеди в том, что завидует ближним, как правило, понимает под
завистью исключительно злую эмоцию. Чувство это, в самом деле, очень
мелко, но гораздо отвратительней подсказанные им поступки. Чаще всего
именно из зависти мы злорадствуем,
сплетничаем, делаем мелкие и не очень мелкие пакости, хотя мало кто
согласится такое признать. Даже увидеть этот корень зла порой непросто:
зависть искусно притворяется критичностью или справедливым
недовольством, иначе говоря, соблазняет видеть другого в дурном свете,
но при этом тешить себя тем, что состоятельный сосед на самом деле жмот и
хапуга, а умеющий ярко говорить коллега — хвастун и трепло.
Это особенно заметно в политике. Большинство популистских партий, придя к
власти, обещают наконец-то «расправиться» с той или иной социальной
группой. Те, кого подобные обещания привлекают, в действительности –
независимо от того, осознают они это или нет – движимы не столько
политическими предпочтениями, сколько простейшей завистью,
нашептывающей: «Почему это он должен жить лучше, чем я?» Она упрямо
меряет мир по себе, а того, кто осмелится хоть на дюйм перерасти планку,
тут же пригибает, чтобы не высовывался. Однако не стоит думать, будто
это только «светский порок» – увы, не меньше, чем мир, им поражена
церковная, в том числе монашеская среда. Иному «ревнителю равенства»
гораздо легче методично портить жизнь более деятельному или талантливому
собрату или сестре, чем радоваться собственным дарам и самому в полную
силу делать то, что можешь. Когда же доведенный до крайности «выскочка»
оставит монастырь, его – вместо того, чтобы задуматься, почему такое
случилось, – немедленно объявят предателем, а в назидание прочим скажут:
«Смотрите, до чего доводит гордыня». Может быть, стоило бы в подобных
случаях набраться мужества и признать: «Мы виноваты не меньше, надо
крепко помнить, сколько зла способна причинить зависть».
Спору нет, человеку свойственно сравнивать себя с другими. О том, какой
высокой может быть состязательность, когда к ней не примешивается
ревнивое чувство, свидетельствует, к примеру, дружба двух святых – св.
Григория Назианзина и св. Василия Великого. «Одну имея цель, мы
непрестанно возрастали в пламенной любви друг к другу, – в надгробном
слове св. Василию вспоминал св. Григорий Назианзин. – Нами водили равные
надежды и в деле самом завидном – в учении. Но далека была от нас
зависть, усерднейшими же делало соревнование. Оба мы домогались не того,
чтобы кому-либо из нас самому стать первым, но каким бы образом
уступить первенство друг другу; потому что каждый из нас славу друга
почитал собственною, своею». Нет ничего дурного в том, чтобы
соревноваться в усилиях, тянуться к тому, что заведомо больше нас;
вопрос в другом – готовы ли мы уступить первенство и не ославить
победившего друга, а счесть своей его славу.
«...согрешаю словом...»
Вот еще один порок, о котором тоже редко говорят на исповеди, хотя я
уверен: здесь каждому есть, в чем повиниться. Мы так привыкли к
пересудам, сплетням, злословию и полуправде, что
скоро перестанем им ужасаться. Опять же, это не только соблазн мира.
Однажды я наблюдал, как в течение дня
две сестры упоенно осуждали друг друга, а потом, нимало не смущаясь,
вместе пели псалмы и шли к Причастию. Наибольшее, что можно было
услышать от них на исповеди – «сестра меня искушает...» А ведь это были
не «трудности» и не «искушения», а вполне определенный грех! В нашей
общине действует жесткое правило: об отсутствующих дурного не говорят, и
по меньшей мере два брата придерживаются его весьма строго. О себе
такого сказать не могу, удержать язык удается далеко не всегда, но очень
хорошо вижу, что запрет на пересуды пошел нам во благо. Недавно у нас
гостил брат из другой общины, и, не зная этого правила, он
«разговорился». Всего лишь несколько минут мы поневоле слушали его
«милые байки» – но, право же, не помню, когда мне последний раз было так
плохо.
Заведомое неведение
Наконец, совсем мало кто исповедуется в грехах против Церкви. Очень
редко приходится слышать, чтобы человек винил себя в том, что он плохо
познает свою веру или не пытается вникнуть в церковное учение, хотя и то
и другое предписано христианину. Тем не менее есть немало людей,
которые, ходя в храм, предпочитают оставаться в блаженном неведении
относительно того, что происходит в области духа. Безусловно, по закону,
данному Богом, в отличие от человеческих законодательств, незнание
освобождает от ответственности. Иными словами, я не согрешу, если по
незнанию съем в пятницу кусок мяса (впрочем, это в любом случае не такой
тяжкий грех, если, конечно, не делать это намеренно или постоянно);
однако в каноническом праве Церкви не случайно упоминается заведомое
неведение, когда я «не знаю, потому что не хочу знать», потому что из
крайне своеобразного представления о свободе считаю, что, к примеру,
знакомство с нравственными нормами для меня не обязательно. Спору нет,
никто не отнимет у меня неотъемлемого права заблудиться в незнакомом
лесу, если я самонадеянно отправлюсь туда без компаса или карты. Однако
речь не только обо мне; гораздо страшнее, когда от моего добровольного
незнания страдают окружающие. Можно сколько угодно презирать закон
всемирного тяготения, но это не поможет, когда мы будем лететь в
пропасть.
Новости
