Но если Вы решили размышлять над текстами из Священного Писания, предлагаю, связывая предмет праздника и сегодняшнее Евангелие, описывающее событие Благовещения, обратить внимание на слова о царствовании Сына: «Он будет велик и наречется Сыном Всевышнего, и даст Ему Господь Бог престол Давида, отца Его; и будет царствовать над домом Иакова во веки, и Царству Его не будет конца». (Лк 1, 32-33) Смысл слов Архангела Гавриила заключается в том, что Мария избрана Богом стать Матерью Царя. «Ключ» к созерцанию сегодняшнего праздника – это Материнство Девы Марии.

Для меня созерцание сегодняшнего Евангельского текста уже много лет связано со стихотворением Сергея Аверинцева «Благовещение». Именно в словах, найденных Аверинцевым, я увидела глубину молитвы Марии, Её сосредоточенность, Её смирение и послушание, Её человечность - хрупкость плоти и величие духа. Почувствовала нежность Бога по отношению к Своему творению («учтивость Неба»!); увидела неземную красоту Ангела, принесшего Благую весть; осознала все величие слов о «престоле Давида» и пророчествах о Мессианском Царстве. 

Поэтому с теми, кто дошёл до этих строк, хочу поделиться сокровищем русской духовной поэзии, стихами человека, которого никогда не встречала, но уже много лет – особенно, после его смерти – считаю своим близким другом.

с. Наталья Ивашковская SJE, Саратов

Благовещение
Сергей Аверинцев

Вода, отстаиваясь, отдает
осадок дну, и глубина яснеет.
Меж голых, дочиста отмытых стен,
где глинян пол и низок свод; в затворе
меж четырех углов, где отстоялась
такая тишина, что каждой вещи
возвращена существенность:
где камень воистину есть камень, в очаге
огонь – воистину огонь, в бадье
вода – воистину вода, и в ней
есть память бездны, осененной Духом, –
а больше взгляд не сыщет ничего, –
меж голых стен, меж четырех углов
стоит недвижно на молитве Дева.
Отказ всему, что – плоть и кровь;
предел теченью помыслов.
Должны умолкнуть земные чувства.
Видеть, и внимать,
вкушать, и обонять, и осязать
единое, в изменчивости дней
неизменяемое: верность Бога.
Стоит недвижно Дева, покрывалом
поникнувшее утаив лицо,
сокрыв от мира – взор, и мир – от взора
вся сила жизни собрана в уме
и собран целый мир в едином слове
молитвы. Как бы страшно стало нам,
когда бы прикоснулись мы к такой
сосредоточенности, ни на миг
не позволяющей уму развлечься.
Нам показалось бы, что этот свет –
есть смерть. Кто видел Бога, тот умрет –
закон для персти. Праотец людей,
вкусив и яд греха, и стыд греха,
еще в Раю искал укрыть себя,
поставить Рай между собой и Богом,
творенье Бога превратив в оплот
противу Бога, извращая смысл
подаренного чувствам:
видеть все – предлог, чтобы не видеть,
слышать все – предлог, чтобы не слышать;
и рассудок сменяет помысл помыслом,
страшась остановиться. Всуе мудрецы
об адамантовых учили гранях,
о стенах из огня,о кривизне
пространства: тот незнаемый предел,
что отделяет ум земной от Бога,
есть наше невнимание. Когда б
нам захотеть всей волею – тотчас
открылось бы, как близок Бог. Едва
достанет места преклонить колена.
Но кто же стерпит, – вопрошал пророк, –
пылание огня? Кто стерпит жар
сосредоточенности? Неповинный, –
сказал пророк. Но и сама невинность
с усилием на эту крутизну подъемлется.
Внимание к тому,
что плоти недоступно, есть для плоти
подобье смерти. Мысль пригвождена,
и распят ум земной; и это – крест внимания.
Вся жизнь заключена
в единой точке, словно в жгущей искре,
все в сердце собрано, и жизнь к нему отхлынула.
От побелевших пальцев, от целого телесного состава
жизнь отошла – и перешла в молитву.
Колодезь Божий. Сдержана струя, и воды отстоялись. Чистота начальная: до дна прозрачна глубь.
И совершилось то, что совершилось:
меж голых стен, меж четырех углов
явился, затворенную без звука
минуя дверь, и словно проступив
в пространстве нашем из иных глубин
непредставимых, волей дав себя увидеть, –
тот, чье имя: Божья сила.
Кто изъяснял пророку счет времен
на бреге Тигра, в огненном явясь
обличии. Кто к старцу говорил,
у жертвенника стоя. Божья сила.
Он видим был – в пространстве, но пространству
давая меру, как отвес и ось,
неся в себе самом уставы те,
что движут звездами. Он видим был
меж голых стен, меж четырех углов,
как бы живой кристалл иль столп огня.
И слово власти было на устах,
неотвратимое. И власть была
в движеньи рук, запечатлевшем слово.
Он говорил. Он обращался к Ней.
Учтивость неба: он Ее назвал
по имени. Он окликал Ее
тем именем земным, которым мать
Ее звала, лелея в колыбели:
Мария! Так, как мы Ее зовем
в молитвах. благодатная Мария!
Но странен слуху был той речи звук:
не лепет губ, и языка, и нёба,
в котором столько влажности, не выдох
из глуби легких, кровяным теплом
согретых, и не шум из недр гортани, -
но так, как будто свет заговорил;
звучание без плоти и без крови,
легчайшее, каким звезда звезду
могла б окликнуть. «Радуйся, Мария»
Звучала речь, как бы поющий свет:
«О, Благодатная, - Господь с Тобою –
Между женами Ты благословенна»
Учтивость неба? Ум, осиль: Того,
Кто создал небеса. Коль эта речь
правдива, через Вестника Творец
приветствует творение. Ужель
вернулось время на заре времен
неоскверненной: миг, когда судил
Создатель о земле Своей: «добро зело» –
и ликовали звезды? Где ж проклятие земле?
Где, Дочерь Евы?
И все легло на острие меча
О, лезвие, что пронизало разум
до сердцевины. Ты, что призвана:
как знать, что это не соблазн? Как знать,
что это не зиянье древней бездны
безумит мысль? Что это не глумленье
из-за пределов мира, из-за грани последнего запрета?
Сколько дев языческих, в чьем девстве – пустота
безлюбия, на горделивых башнях
заждались гостя звездного, чтоб он
согрел их холод, женскую смесив
с огнем небесным кровь: из века в век
сидели по затворам Вавилона
служанки злого таинства, невесты
небытия; и молвилась молва
о высотах Ермонских, где сходили
для странных браков к дочерям людей
во славе неземные женихи,
премудрые, - и покарал потоп их древний грех.
Но здесь - иная Дева,
в чьей чистоте - вся ревность всех пророков
Израиля, вся ярость Илии,
расторгнувшая сеть Астарты; Дева,
возросшая под заповедью той,
что верному велит: не принимать
языческого бреда о Невесте
превознесенной. Разве не навек
отсечено запретное? Но Вестник
уже заговорил опять, и речь
его была прозрачна, словно грань
между камней твердейшего, и так
учительно ясна, чтобы воззвать
из оторопи ум, смиряя дрожь:
«Не бойся, Мариам; Ты не должна
страшиться, ибо милость велика
Тебе от Бога».
О, не лесть: ни слова
о славе звездной: все о Боге, только о Боге.
Испытуется душа:
воистину ли веруешь, что Бог
есть Милостивый? - и дает ответ:
воистину! До самой глубины:
воистину! Из сердцевины сердца:
воистину! Как бы младенца плач,
стихает смута мыслей, и покой
нисходит. Тот, кто в Боге утвержден,
да не подвижется. О, милость,
милость, как ты тверда.
И вновь слова звучат,
«Ты зачнешь во чреве, и Сын
родится от Тебя, и дашь Ему Ты имя:
Иисус – Господь спасает».
Имя силы, что во дни
Навиновы гремело. Солнце,
стань над Гаваоном,
и луна – над долом Аиаон!
«И будет Он велик, и назовут Его
правдиво Сыном Всевышнего;
и даст Ему Господь престол Давида,
пращура Его, и воцарится Он над всем народом
избрания, и царствию Его конца не будет».
Нет, о, нет конца
отверстой глуби света.
Солнце правды, от века чаянное, восстает
возрадовать народы; на возврат
обращена река времен, и царство
восставлено во славе, как во дни
начальные. О, слава, слава – злато
без примеси, без порчи: наконец,
о, наконец Господь в Своем дому –
хозяин, и сбываются слова
обетований. Он приходит - Тот,
чье имя чудно: Отрок, Отрасль –
тонкий росток процветший,
царственный побег от корня благородного; о Ком
порой в загадках, а порой
с нежданным дерзанием от века
весть несли сжигаемые вестью; Тот, пред Кем
в великом страхе лица сокрывают шестикрылатые -
Но в тишине неимоверной
ясно слышен голос Отроковицы –
ломкий звук земли
над бездной неземного; и слова
текут - студеный и прозрачный
ток трезвейшей влаги. Внятен в тишине,
меж голых стен, меж четырех углов, вопрос:
«Как это будет, если Я не знаю мужа?»
Голос человека
пред крутизной всего, что с человеком
так несоизмеримо. О, зарок
стыдливости: блюдут ли небеса,
что человек блюдет? Не пощадит –
иль пощадит Незримый волю Девы
и выбор Девы? О, святой затвор обета,
в тесноте телесной жизни хранимого;
о, как он устоит перед безмерностию,
что границ не знает? Наставляемой мольба
о наставлении: «как – это – будет?
Дверь мороку закрыта. То,
что Божье, откроет только Бог. На все судил
Он времена: «Мои пути – не ваши
пути.» Господне слово твердо.
Тайну гадания не разрешат. Не тем,
кто испытует Божий мрак, себя обманывая
сами, свой ответ безмолвию подсказывая, бездне
нашептывая, – тем, кто об ответе
всей слезной болью молит,
всей своей неразделенной волей, подается
ответ.
И Вестник говорит,
и вновь внимает Наставляемая,
ум к молчанию понудив:
«Дух Святой – тот Огнь живой, что на заре времен
Шехины простирая над Тобой,
неотлучима от Тебя, как Столп
святой - в ночи, во дни – неотлучим
был от Израиля, как слава та,
что осияла новозданный Храм
и соприсущной стала, раз один
в покой войдя, - так осенит Тебя
Всевышнего всезиждущая сила».
О, сила. Тот, чье имя - Божья сила,
учил о Силе, что для всякой силы
дает исток. Господень ли глагол
без силы будет? Сила ль изнеможет
перед немыслимым, как наша мысль изнемогает?
Длилось, длилось слово
учительное вестника - и вот что чудно было:
ангельская речь -
как бы не речь, а луч, как бы звезда
семейная, как искони ведется
между людьми, в стесненной теплоте
плотского, родового бытия,
где жены в участи замужней ждут рождения
дитяти, где неплодным лишь слезы уготованы,
И Дева семейной вести в ангельских устах
внимала – делу силы Божьей.
«Вот, Елисавета, сродница Твоя,
бесплодной нарицаемая, сына
в преклонных летах зачала; и месяц
уже шестой ее надеждам». Знак
так близок для Внимающей, да будет
Ей легче видеть, как для Бога все
возможно – и другое: как
примера смирение – той старицы
стыдливо таимая, в укроме тишины
лелеемая радость – гонит прочь
все призраки, все тени, все подобья
соблазна древнего. Недоуменье ушло,
и твердо стало сердце, словно
Господней силой огражденный град.
И совершилось то, что совершилось:
как бы свидетель правомочный,
Вестник внимал, внимали небеса небес,
внимала преисподняя, когда
слова сумела выговорить Дева
единственные, что звучат, вовеки
не умолкая, через тьму времен глухонемую:
«Се, Раба Господня да будет Мне по слову Твоему».
И Ангел от Марии отошел.


http://verbum-christi.blogspot.com